Согласие имеет ценность тогда, когда его используют для принятия решений, основанных на знании того, что по-настоящему хорошо для нас как для представителей человеческой расы.
В начале этого года в журнале New York Magazine была опубликована история 18-летней девушки, которая планировала выйти замуж за своего отца и родить от него детей. Когда репортер попросил ее сказать несколько слов тем, кто сомневается в правильности ее отношений, она заявила: «Я просто не понимаю, почему меня судят за желание быть счастливой. Мы — два взрослых человека, которые выводили друг друга из самых мрачных ситуаций… Когда вам 18, вы уже знаете, чего хотите. Вы — взрослый человек, вы соблюдаете законы, и вы способны сами выразить свою волю».
Ее аргументация типична для современного либерального подхода к сексуальной морали, которая обычно оправдывается ссылкой на взаимное согласие. До тех пор, пока все совершается в частном порядке между двумя согласными на это взрослыми людьми, утверждает она, по сути не может быть ничего предосудительного в том, что они делают. Почему? Потому что они дали свое согласие, а согласие — это то, что имеет наибольшее значение, когда дело доходит до решения человека вступить в сексуальное взаимодействие.
Последствия подобной позиции идут весьма далеко. Многие люди применяли принцип согласия, чтобы оспорить допустимость отношений с несколькими партнерами и инцеста. Как только мы начинаем рассматривать моральность секса с точки зрения определения ее только взаимным согласием, становится очень сложно вывести какие-либо принципиальные различия форм сексуальных отношений.
Когда согласие заводит не туда
В таком понимании секса существует ряд проблем. Самая очевидная проблема в том, что основывая сексуальную мораль на согласии, мы можем согласиться на то, что принесет нам вред. Достаточно привести в пример людей, которые добровольно делают себе порезы, хотят отрезать здоровую конечность или намеренно пренебрегают своим здоровьем. Эти люди могли согласиться на подобные действия, однако осуществление этих желаний тем не менее является вредным и саморазрушительным. Поэтому сам факт того, что мы можем согласиться сделать что-то, не доказывает, что мы делаем допустимое с моральной точки зрения.
Защитник либеральной сексуальной морали может ответить тем, что различие проходит между согласием и информированным согласием. Человек, наносящий себе вред, может выбрать подобные действия, однако он не имеет полного знания и понимания того, какие саморазрушительные последствия за этим идут. Если бы он на самом деле знал, что собирается сделать, возможно избрал бы другой путь.
Однако этот ответ проблематичен по ряду причин. Если информированное согласие состоит только в знании рисков своих действий, вполне вероятно, что человек все равно добровольно выберет саморазрушительные действия, поняв и приняв риски. Однако человек, который собирается сделать что-то во вред себе, определенно не в порядке, даже если он понимает риск того, что делает.
Возможно, заявляем мы, человек, знающий о рисках, не станет так поступать, и таким образом критерий согласия освобождается от противоестественных выводов. Но откуда мы это знаем? Почему мы думаем, что достаточно информированный человек не изберет саморазрушительные действия? Если ответ в том, что достаточно информированный человек будет знать, что по-настоящему хорошо для него, и поэтому станет действовать соответственно, тогда подтверждающую работу будет делать уже не его согласие, а его знание последующих фактов, которые будут влиять на принятие решения.
В действительности, ссылка на какой-либо факт, превосходящий простое согласие, предает либеральную позицию. Согласие имеет ценность только до тех пор, пока его используют, чтобы принять решение, основываясь на знании того, что хорошо для нас. Тогда вопрос заключается в том, чтобы определить, что же на самом деле для нас хорошо как для человеческих существ. Это вопрос, который лежит в основании современных споров о сексуальной морали и общественной политике. Он касается не равных прав, а того, какие вообще существуют права и какова концепция человеческой природы, из которой они проистекают. Ценность согласия заключается не в способности принимать собственные решения, а в способности принимать правильные решения.
Почему одного согласия недостаточно
На более глубоком уровне самой важной проблемой в отношении либеральных ссылок на согласие является то, что они неправильно понимают саму функцию согласия. Дать согласие означает дать разрешение кому-то сделать то, что ему в противном случае было бы запрещено делать. Согласие работает путем предоставления разрешения теми, у кого оно есть, тем, у кого его нет. Когда человек дает согласие, он, так сказать, отдает другому «моральный ключ».
Это, конечно, предполагает, что у меня есть изначальное право дать полномочия на определенные действия. Я не могу дать разрешение человеку, если у меня нет права его давать. Я не могу, например, законно согласиться, чтобы мой друг взял собственность моего соседа, потому что у меня самого нет на это права. Я могу сказать, что я даю разрешение, но мое согласие не имеет смысла, поскольку я не могу его давать. Мое согласие не может предоставить моральную лицензию на действие, если у меня самого нет этой лицензии. Таким образом, ссылка на согласие в целях оправдания каких-либо противоречивых сексуальных действий работает только если этот тип сексуальной активности уже является морально законным. Если же нет, то даже согласие не может его оправдать.
Принцип вреда
Ссылка на вред не подходит по той же причине. Иногда говорят, что поскольку определенные частные сексуальные отношения между согласными на это взрослыми людьми никому не причиняют вреда, они становятся морально разрешимыми и должны быть дозволены законом. Этот аргумент ссылается на версию знаменитого принципа вреда Джона Стюарта Милла (John Stuart Mill). В знаменитом отрывке из своего труда «О свободе» Милл пишет, что «единственной целью, ради которой власть может быть справедливо применена против воли любого члена цивилизованного общества, является предотвращение вреда для других людей».
Проблема этого аргумента касается понятия «вред». Людям можно навредить физически, морально, духовно, психологически, культурно, интеллектуально, финансово и прочее. Вред — это просто сбой любого процветания, а человек может процветать множеством разных способов. С моральной точки зрения, любое аморальное действие обязательно наносит вред и человеку, и обществу, потому что в своем аморальном поступке он действует против морального порядка. Если определенные сексуальные акты являются аморальными, то они обязательно являются и вредными.
Мы по существу не можем говорить о предотвращении вреда, не определив, что значит процветать. Из этого следует, что государство не может сохранять нейтральную позицию, когда дело доходит до вопроса согласия, автономии, свободы и уменьшения вреда. Так как применение этих понятий предполагает некое изначальное понимание блага жизни, государство неизбежно оказывается обязанным принять некие всесторонние моральные правила, занимаясь урегулированием общественной жизни. При этом встает вопрос: какие правила следует применить?
Этот вопрос очень удачно игнорируется современными либералами, особенно когда доходит до споров об однополых «браках». Тогда как критики однополых «браков» со стороны естественного права призывают к всестороннему пониманию природы брака, защитники однополых «браков» уклоняются в сторону метафизических вопросов и вместо этого ссылаются на безосновательный язык равных прав. Однако, как мы уже рассмотрели, спор идет не о равных правах, а о природе брака.
Цель свободы
Заблуждение на согласие со стороны сексуального либерализма является симптомом более серьезной проблемы: мы забыли, что значит быть свободными. Наше право свободного выбора, как и все остальное в нашей природе, имеет свою цель. Смысл свободы заключается не в том, чтобы выбирать все, что мы хотим, а в том, чтобы выбирать только то, что согласуется с нашей рациональной человеческой природой. Именно это выражение свободы дает выход самообладанию. Это классическое понимание свободы лучше всего выразил Самуэль Уэст (Samuel West) в проповеди, обращенной к законодательной власти Массачусетса в 1776 году:
«Самая совершенная свобода состоит в послушании правильной причине и подчинении естественному закону. Когда человек преступает или противоречит закону природы и разума, он становится рабом низменных страстей и злых похотей; он привносит смятение и беспорядок в общество и обрекает себя на жалкое и разрушительное существование. Таким образом, это не может называться состоянием свободы, но состоянием самого страшного рабства и самого ужасного подчинения. Слуги греха и разврата подвержены самому ужасному виду тирании во вселенной. Таким образом, мы приходим к выводу, что там, где начинается распущенность, заканчивается свобода».
Мы должны рассматривать не только то, что человек хочет, но и то, что он должен хотеть. Оценивая свободу как благо само по себе, мы теряем из виду цель этой свободы. Не все варианты выбора были созданы равными. Как отмечает Уэст, мы свободней всего тогда, когда мы используем нашу свободу для самосовершенствования, и мы делаем это с помощью выборов, которые уважают блага и являются составляющими нашей человеческой природы. Другими словами, «самая совершенная свобода» состоит в следовании истине и отвержении ошибок. Когда выбором руководят эмоции и страсть, а не разум, человек больше не контролирует себя. И хотя он ощущает себя свободным, он становится рабом неразумного выбора.
Цель свободы — выбор. Однако что мы должны выбрать? Все, что угодно? Какие моральные принципы должны ограничивать наш выбор? Как только мы допускаем, что наш выбор необходимо ограничивать, мы отказываемся от мнения, что выражение свободы является благом само по себе.
Мы должны сперва разобраться в человеческой природе и понять блага, которые в ней заключаются. Только тогда мы можем по-настоящему понять, что значить быть свободными. Ссылки на согласие, автономию, свободу и вред основываются на моральных предположениях, которые должны быть оправданы. Тогда как консерваторы предоставили мощное обоснование своим моральным предположениям, защитники либеральной сексуальной морали проигнорировали эту задачу.
Источник: MercatorNet
