Каждый октябрь какой-нибудь ничего не подозревающий писатель получает звонок от секретаря Комитета по присуждению Нобелевской премии. И за одну ночь обычный уважаемый писатель превращается в мировую литературную знаменитость. Как в сказке.
Бегая с радиоинтервью на выступления в популярных телевизионных передачах и на общественные мероприятия, лауреат этого года непременно ощутит как «моторы знаменитости» заработают в его жизни и работе. Сам по себе писатель непременно будет отодвинут в сторону, в то время как перед публикой предстанут его многочисленные образы, растиражированные СМИ. Армия папарацци будет сопровождать его повсюду.
Наученные искусству беллетристической самодемонстрации, многие справятся с этим с достоинством, некоторым это даже понравится. Однако в конечном итоге все сводится к «легкой» версии популярности: люди заинтересованы историями успеха, рассказами, а не писателем как серьезным производителем литературы. Поэтому и этот прожектор, как и большинство других, в конечном итоге погаснет.
Ситуация усугубляется особенно в отношении Нобелевской премии, потому что в отличие от других литературных наград, это традиция награждения людей, а не книг. Для многих культурных критиков фокус на «человеческом интересе» — это профессиональный азарт 20 века – происхождение знаменитостей, какими мы их знаем. В 21 веке он был усилен СМИ. А поэтому для многих ученых это никак не вяжется с понятием «серьезной литературы».
Современные знаменитости
Однако подобная литературная знаменитость нам не в новинку. Том Мол (Tom Mole) утверждал, что современное понятие о знаменитости на самом деле сформировалось не в момент появления кинозвезд 20-го века, а с культа романтического гения 19-века, совмещенного с новыми технологиями печати. Литераторы занимали высокие позиции в первых списках знаменитостей. К середине 19 века, например, статуи Сэра Вальтера Скотта и Лорда Байрона появились рядом с «фанфикшеном» – любительской литературой, что невероятно похоже на то, что мы видим в современных средствах массовой информации.
Мои собственные труды по немецкому контексту подтверждают эту точку зрения. Подобное общественное одобрение писателей было обеспечено промышленной революцией, а также политическим желанием создать доверительную культурную икону для народа. Писатели особенно хорошо подходили на роль подобных икон общих культурных ценностей: в недавней статье Джессика Гудман (Jessica Goodman) отметила, что Вольтер и Руссо были единственными людьми, чьи кости остались захороненными в Парижском Пантеоне в течение первых 11 лет из 15 лет его существования, тогда как ряд политических деятелей были ритуально похоронены и перехоронены вокруг них.
В своем завещании в 1895 году Альфред Нобель поставил условие, что награда должна вручаться писателю, который произвел «самую выдающуюся работу в идеальном направлении». Теперь эта терминология кажется странной, однако Нобелевская премия пережила столетие. Все это потому, что она в большей степени основывается на культе великого автора 19 века и культе знаменитости СМИ и телевидения 20 века. Она ухватилась за оба мира.
От Байрона до Кардашиан
Однако идея знаменитости переросла свои литературные корни, и поэтому сейчас уже не наблюдается подобной плотной подгонки. Проблема с современной популярностью, вызванной СМИ, которая лежит в основе Нобелевской премии в наши дни, состоит не только в том, что она, в основном, мимолетна. Популярность также в большинстве своем подразумевает мировое влияние, которое не обеспечивается лишь мраморными статуями и национальными сооружениями. Для авторов и без того сложно набрать достаточно широкую аудиторию читателей даже в контексте своей страны, не говоря уже о других народах.
Немецкие лауреаты Элфрида Джелинек (Elfriede Jelinek) и Герта Мюллер (Herta MUller) были почти неизвестны вне центральной Европы и даже в ее пределах занимали довольно скромное место, когда получили Нобелевскую премию в 2004 и 2009 годах соответственно, так же как и французский писатель Жан-Мари ле Клецио (Jean-Marie Le Clezio) в 2008 году. Все трое стали объектом предсказуемой суматошной деятельности, направленной на то, чтобы сделать их и их книги более известными всему миру.
В некоторой степени это удалось в рамках их национального контекста – Нобелевская премия непременно открывает двери и увеличивает аудиторию читателей. Однако длительное мировое признание имеет больший вес. Может быть, теперь их работы имеют больше доступных переводов, однако с тех пор мировые СМИ мало что сказали об этих трех писателях.
Эта продолжающаяся безвестность никак не связана с действительными литературными достижениями кого-либо из недавних лауреатов. Она происходит из простого факта, что экономическая сила, управляющая современной машиной популярности, не имеет длительного интереса в авторах. Нобелевская премия, несомненно, привносит современные скоротечные процессы популяризации в мир литературы, однако она же и привносит литературную популярность в мир.
С точки зрения бизнеса мультинациональный издатель скажет вам, что настоящие продажи создаются не литературными знаменитостями в списках, а литературой, написанной знаменитостями: спортивные и политические биографии, которые люди подбирают по воле случая, если на них есть скидка на полках супермаркета.
Поэтому вне зависимости от того, любит ли литературный принц или принцесса 2014 года свет прожекторов, он или она вряд ли долго будут оставаться в этом свете. К счастью, есть работа, к которой лауреаты этого года могут вернуться, когда их персона перестанет представлять интерес для СМИ. К октябрю 2015 года они уже спокойно возвратятся к литературным проектам, которые были прерваны этим судьбоносным звонком.
Источник: The Conversation
Автор: Ребекка Браун (Rebecca Braun) – старший преподаватель в Университете Ланкастера
