Он уходит, и в это трудно поверить.
Доктор Люк Реинсма, профессор английского языка и литературы, многие годы преподававший в сиэтлском университете Пасифик, уходит на пенсию. Две недели назад я впервые за двадцать лет пересматривал фильм Питера Уира «Общество мертвых поэтов». Кадры фильма, на которых харизматичный преподаватель английского в исполнении Робина Уильямса преображает жизнь школьников частной подготовительной школы с ее устоявшимися традициями, напомнили мне о моих студенческих годах, когда Реинсма не раз помогал мне в качестве академического советника.
На первом курсе в 1989 году я имел возможность убедиться, что мнение старшекурсников о профессоре Реинсма как о личности экстравагантной полностью оправдывается. Когда он вручил мне отзыв, который по длине почти не уступал моему студенческому сочинению, я решил хорошенько приглядеться к этому профессору. Углубленное изучение «Кентерберийских рассказов», разговоры за чашкой кофе о происхождении легенд о короле Артуре, изучение староанглийского, разговоры о фильмах Квентина Тарантино — чем дольше мы встречались, тем глубже и интереснее становились наши разговоры.
И вот мой профессор собирает свои книги, придававшие его кабинету запах литературных трудов и тайн. Мне будет не хватать его арт-усов а'ля Ричард Фарнсуорт, его быстрого хитрого взгляда, постоянно растрепанных волос, которые он приводил в порядок обеими руками, и казалось, будто он заодно ищет лучшие слова для выражения своих далеко не тривиальных идей.
Он заставил меня взглянуть на многое по-новому. Я понимаю, что, благодаря его влиянию, даже мой взгляд на фильм «Общество мертвых поэтов» изменился. Льщу себе надеждой, что он стал более зрелым.
Не отойдя еще от потрясения от новости о смерти Робина Уильямса, я поймал себя на мысли, что даже его не самые выразительные роли со временем могут восприниматься как необычайно крупные актерские работы. Уильямс настолько заполнял собой экранное пространство, что некоторые режиссеры полагали, что для хорошего фильма достаточно импровизационного таланта Уильямса. Но его лучшие фильмы — «Король-рыбак», «Умница Уилл Хантинг», «Бессонница», «Пробуждение» — сняты режиссерами, которые знали, когда унять, а когда отпустить на волю «тасманского дьявола», таившегося внутри этого выдающегося актера.
Именно высокое напряжение между хаосом и самоконтролем стало условием успеха Уильямса в роли мистера Китинга в «Обществе мертвых поэтов».
Действие фильма происходит в 1959 году. Нам показаны строгие правила, ритуалы, преданность традиции академии Уэлтон, консервативной подготовительной школы, ученики которой добиваются высоких результатов благодаря высоким требованиям со стороны учителей и неослабевающего давления со стороны родителей. В классах, во время самоподготовки, в свободное время — все происходит по правилам.
Мистер Китинг первым делом крушит укоренившиеся стереотипы. Прежде всего он заставляет своих школьников двигаться. Физически! Демонстрируя тем самым, что образование не ограничивается только воздействием на разум. Он выводит учеников из класса на улицу, поощряет их к исследованию неизвестного мира, таящегося рядом.
Точно также доктор Реинсма выводил своих студентов из-под жужжащих ламп искусственного освещения в тихоокеанские туманы, на труднопроходимые тропинки Каскадных гор, по которым мы уходили выше облаков, чтобы там, на залитых солнцем вершинах, читать великие книги.
И Китинг совершает восхождение — он взбирается на парту. А затем предлагает сделать то же самое своим студентам. «Зачем я забрался на стол? Чтобы напомнить себе, что мы постоянно должны пытаться увидеть мир под новым углом».
Реинсма заставлял нас обсуждать то, как литературные тексты бросают нам вызов, расшатывают наши устои, оскорбляют нас. Мы учились понимать, что «возлюбить ближнего своего» означает научиться слушать человека с его опытом, который совершенно непохож на твой собственный. Он учил нас находить слова для своих чувств, выносить собственное суждение, защищать личное понимание словами текста. Мы уносили с занятий не профессорскую точку зрения, а свою собственную.
Китинг старается спасти испорченных богатством послушных мальчиков от узкого понимания успеха, навязываемого обществом. «Медицина, юриспруденция, инженерное дело — все это благородные устремления, необходимые, чтобы жизнь продолжалась, — говорит он. — Но поэзия, красота, романтика, любовь — для этого всего мы и живем». Искусство, в том он убежден, может помочь молодому сердцу руководствоваться совестью и страстью как жизненным компасом.
Подобно Китингу, Реинсма был и остается противником мысли, что искусство и литература служат лишь факультативными курсами при основных академических дисциплинах. Ему больно видеть, как многие сегодняшние школы делают ставку на бизнес, естественные науки, математику. Разве хороший доктор может признать, что здоровые руки и голова важнее здоровья крови и сердца?
Если вы считаете, что я безоговорочно влюблен в фильм «Общество мертвых поэтов», то вы ошибаетесь.
Впервые я посмотрел этот фильм за несколько недель до моего поступления в колледж в Сиэтле. Кино меня впечатлило. Я уже тогда мечтал о карьере, которая мне позволила бы писать и преподавать, поэтому я не мог не восторгаться страстью мистера Китинга к литературе. Тем я и ограничился. Нет, конечно, мне очень понравился молодой актерский состав: Роберт Шон Леонард, Джош Чарльз, Итан Хоук. И все же я вышел с просмотра ворча. Все годы учебы в колледже я не соглашался со своими однокашниками относительно достоинств этого фильма.
И детский сад, и моя средняя школа находились при консервативном евангелическом образовательном центре. С детства я старался оправдать надежды своих учителей и Бога, в Которого меня учили верить старшие. Это означало, что мне надо было учиться только на пять и вести себя примерно. Никаких проступков, никаких наркотиков, секса, грубостей! Похоже, воспитание пошло впрок: я закончил школу с хорошими отметками и готовой стипендией для дальнейшего обучения. В своей спальне я вполне мог поместить вымпел со словами: «Миссия выполнена». Мне казалось, что я нашел свою жизненную колею, и дальше все пойдет как по маслу.
Однако после школы все изменилось. Я умел производить впечатление на взрослых, но не на своих ровесников. Я опасался давления со стороны своих сверстников, о нем много говорилось во время пятничных богослужений в нашем колледже. Сама мысль о вечеринках, где нет взрослых, страшила меня. Я осуждал (пополам с завистью) тех, кто позволял себе больше моего. В воображении я создавал картины неурочных безобразий. А чтобы обезопасить себя, я жил по своему собственному монастырскому уставу, и меня крайне тревожили мысли о тех, кто курит, пьет и ходит на свидания без присмотра взрослых.
Во время просмотра «Общества мертвых поэтов» академия Уэлтон с ее угнетающей свободу подростка администрацией казалась мне империей зла, правда, и мистер Китинг вызывал тревогу и ощущение опасности. Его мантра «Живи сегодня!», мне казалось, значила нечто иное: «Все позволительно!», но без привычного продолжения «…но не все полезно». Он казался мне лже-Христом, выдающим разрешение своим молодым подопечным на разгул и ничем не сдерживаемое исследование границ чувственного.
И меня совершенно не радовали сцены с похожим на меня подростком — высоким, неуклюжим, большеносым — который напивается на своей первой вечеринке, а потом пытается поцеловать чужую девушку, пока та спит. И мне было особенно не по себе от того, что его фамилия была тоже Оверстрит.
Наблюдая за трагической фигурой Нила Перри, чья любовь к театру и поэзии наталкивается на непоколебимую уверенность отца, что все это блажь и «нонсенс», я винил мистера Китинга за его презрение к отцовскому авторитету. Мне казалось, что это он поощраяет Нила в его увлечении театром, и тем самым учит его неуважительному отношению к отцу. По моему мнению, ничто, кроме осознанной веры в Иисуса Христа, не могло помочь Нилу в тот момент. Китинг не смог объяснить Нилу то, что было по-настоящему важным.
Здесь я как раз больше всего ошибался. Я был настолько занят разбором бунта мальчиков-пансионеров, что проглядел резкий контраст между их детскими декларациями собственной независимости и советом их учителя. «Высасывая жизни костный мозг, — говорит Китинг, продолжая цитату Генри Торо, — важно не подавиться самой костью. Разумеется, есть время для дерзновения, но есть и время для осторожности. Мудрый человек умеет отличить одно от другого».
Среди многочисленных опекунов-перестраховщиков мистер Китинг воплощает собой здоровое равновесие между свободой и ответственностью. Он приходит извне в этот мир привычного порядка, чтобы послужить своим ученикам, чтобы помочь им открыть привычный им мир заново. Он демонстрирует, как много может совершить воображение, питаемое любовью. Он не говорит об Иисусе. Но он воплощает Его черты.
Оглядываясь на своих учителей, которые заслужили мое уважение, я понимаю, что ими двигало не желание самоутвердиться, не желание контролировать нас, своих учеников. Если бы они хотели воспитать в нас характер силой, то не вызвали бы ничего, кроме противодействия. Мальчики из «Общества мертвых поэтов» не анархисты и не гедонисты. Они уже сложившиеся люди, сопротивляющиеся силам, стремящимся превратить их в человеческий компост.
Ведут ли они себя вызывающе? Незрело? Иногда. Но кто их может в этом упрекнуть? Кто, кроме мистера Китинга, показал им пример мудрости и честности?
Трагический поворот в фильме происходит тогда, когда те, от кого зависит судьба Нила, не проявляют ни чуткости, ни уважения к его творческому воображению, к его осознанию своего призвания. У каждого лица, наделенного ответственностью, своя цель. Я бы даже предположил, что отец Нила, видя талант сына на сцене, чувствует, что тот сможет себя реализовать полнее, чем он сам. Но отец, живущий в своем изолированном мирке, никогда в этом себе не признается.
Свобода — опасное дело. Я знал тех, кто, лишь едва ощутив ее, пускался во все тяжкие, и приключения приводили к непредсказуемым последствиям, после которых человек уже не мог восстановиться. В молодости я бы сказал ему: «Я же тебя предупреждал». Сегодня я задаюсь вопросом: «Что повергло тебя в это пике?» Я вижу и других людей, живущих в крепости осторожности и благоразумия, вечно осуждающих тех, кто живет свободнее и веселее, чем они. В любом случае, наша дорога, по милости Божьей, ведет нас именно к свободе.
Бог запрещает мне линчевать себя за просчеты молодости, ведь мои принципы были правильными. Просто я слишком крепко держался за них. Мое желание избежать греха всеми силами спровоцировало осуждение любого, кто хоть в малой степени наслаждался тем, что мне казалось опасным, но я отказывал человеку в праве быть ответственным за свои поступки. Пока законы моей моральной вселенной помогали мне избежать потрясений, они исполняли свое предназначение. Но когда я стал смотреть на людей сверху вниз, с высоты своей праведности, моя драгоценная мораль перестала поддерживать жизнь и стала ее уничтожать.
С помощью таких учителей, как доктор Реинсма, я учусь видеть, как мои страхи получить травму при восхождении мешали мне полюбить горы всем сердцем. Сегодня я изучаю большой мир, и я благодарен своим своим учителям за это. По мере того, как мы учимся уравновешивать мужество и осторожность, ошибки неизбежны. Но единственно так мы и можем перейти от ученических упражнений в праведности к захватывающему дух танцу благодати.
В конце фильма «Общество мертвых поэтов» один из учеников предает мистера Китинга, и того изгоняют из школы. Но когда он покидает школу, руководимую авторитарными традиционалистами, становится ясно, что именно он остается истинным наставником этих мальчишек, их учителем и вдохновителем.
История доктора Реинсма из университета Пасифик счастливее. Его «Последняя лекция» началась с аплодисментов его благодарных студентов, выпускников, коллег, не стесняющихся своих слез. Я тоже плакал. Но пересматривая последние кадры фильма «Общество мертвых поэтов», я понимал, что доктор Реинсма не может отойти от преподавания. Ни его звание, ни его кабинет, не студенческая аудитория не стали источником его влияния. Он сам — источник влияния. Его жизнь — источник влияния. И на его примере будут учиться еще многие студенты.
Члены «Общества мертвых поэтов» провожали своего учителя, став на крышки столов. Это прекрасный прощальный жест. Он запоминается. Но я бы проводил доктора Реинсма иначе. Я бы сам хотел встать за стол и…. Или, лучше всего, отодвинуть столы в сторону, поднять студентов с их насиженных мест и выйти с ними из здания школы на улицу, чтобы увидеть тот самый большой мир, который открыли передо мной мои лучшие учителя.
Такая ответственность пугает и манит. Мне необходима была бы здравая осторожность. Но помимо нее еще и мужество, больше известное как «вера».
Источник: Christianity Today
Автор: Джефри Оверстрит
Перевел: Игорь Аленин
