За обсуждением санкций и прочих более и менее приятных событий мы как-то пропустили один повод для празднования. 27 августа 1896 (15 августа по старому стилю) года родилась Фанни Гиршевна Фельдман.
Я замечал, что любой возраст после ста воспринимается несколько комично, особенно, если у старика или старушки еще хороший слух и собственные зубы. Это как если малыш четырех-пяти лет вдруг внезапно запоет густым басом. Несмотря на то, что Фанни Гиршевны с нами нет уже 30 лет, ее заразительная «зубастость» по-прежнему на слуху у тех, кто еще жив и имеет вкус к той озорной язвительности что ставит целью провести человека по полному циклу «от телесного низа» (термин М. Бахтина) до «телесного верха» и выше (при условии, что система незамкнутая), потому что хороший юмор способен возвысить человека, если он принимает его уколы как нравственную фармакопею.
После революции родители Фанни уехали в эмиграцию. Девушка, мечтающая о театральной карьере, осталась в России. Мать втайне от отца посылала ей деньги. Фанни много позже вспоминала: «Когда мы вышли из массивных банковских дверей, то порыв ветра вырвал у меня из рук купюры — всю сумму. Я остановилась, и, следя за улетающими банкнотами, сказала:
— Денег жаль, зато как красиво они улетают!
— Да ведь Вы — Раневская! — воскликнул спутник. — Только она могла так сказать!
Когда мне позже пришлось выбирать псевдоним, я решила взять фамилию чеховской героини».
Сегодня ей было бы 118 лет, мимо такой неправдоподобной даты Фаина Георгиевна, считавшая, что паспорт человека — это его несчастье и человеку всегда должно быть восемнадцать лет, вряд ли прошла бы без шутки. Ее жизнь вместила в себя два мира, два уклада: дореволюционный и советский. И эти миры в ней до конца жизни так и не примирились.
Мы можем праздновать ее день рождения между 15 августа и 27 августа (по старому стилю): смотреть фильмы с ее участием, перечитывать полюбившиеся нам остроты. Рекомендую книгу «Фаина Раневская: Вся жизнь» Алексея Щеглова, «эрзац-внука», как называла Раневская сына близкой своей подруги, актрисы И.С Вульф, дочери наставницы и ближайшей своей подруги, вероятно, самого родного человека после того, как кровные родственники покинули Россию, П.Л. Вульф.
Фаина Георгиевна Раневская уничтожила свою книгу воспоминаний. Но позже не раз возвращалась к ней, начинала, останавливалась. Как-то к ней обратились в очередной раз с просьбой написать о себе. Она согласилась, подписала договор, получила аванс. Но дальше начальной фразы: «Мой отец был небогатый нефтепромышленник…» дело не пошло. Сегодня, в XXI веке, словосочетание «небогатый нефтепромышленник» это оксюморон. Жизнь Фаины Георгиевны в двух веках, XIX и XX, для нас, ее переживших на одно поколение современников, подобна художественной коллекции, украденной и распроданной по частным архивам. Собрать воедино эту коллекцию вряд ли удастся, но многочисленные владельцы ее экспонатов, будучи не в силах соблюсти молчание из-за таланта автора их экспонатов, предают огласке связанные с ними истории.
Повествование Алексея Щеглова — рассказ из первых уст, начинающийся с детства актрисы в чеховском Таганроге, где она жила в большой благополучной еврейской семье. Отец, Гирши Фельдман, — человек с твердым и сильным характером. Мама по своей девичьей фамилии Милка Рафаиловна Заговайлова передала Фаине редкую музыкальность, тонкость души и чувствительность. Когда будущей актрисе было пять лет, умер младший братик. Фаина Георгиевна позже вспоминала, что горько плакала по нему, но будучи не в силах совладать со своей уже проявившейся к тому времени актерской натурой, отвела траурный занавес с зеркала, чтобы увидеть себя в слезах. «Ненавидела гувернантку, ненавидела бонну немку…. Любила читать, читала запоем. Над книгой, где кого-то обижали, плакала навзрыд, — тогда отнимали книгу и ставили в угол. Училась плохо, арифметика была страшной пыткой. В семье была нелюбима. Мать обожала, отца боялась и не очень любила. Писать без ошибок так и не научилась, считать тоже, наверное поэтому и по сию пору всегда без денег».
Судьба Раневской — история многочисленных разрывов: с семьей, со страной, которую знала с детства, с театрами, режиссерами, любимыми людьми. Она и вправду «пережила и многое и многих»: своих родных, учительницу и подругу Павлу Леонтьевну Вульф, своих родных, подруг, режиссеров, с которыми далеко не всегда находила взаимопонимание. Павлу Леонтьевну Вульф она впервые увидела в 1911 году в переполненном зале маленького Таганрогского театра в гастрольных спектаклях театра Ростова-на-Дону. Та играла свои лучшие роли: Лиза («Дворянское гнездо»), Нина Заречная («Чайка»), Аня («Вишневый сад»). До самой смерти Павлы Леонтьевны Фаина Георгиевна была членом ее семьи, дружила с ее дочерью Ириной Вульф, несла домой в абсолютной середине своей жизни — в 44 года — новорожденного сына Ирины Вульф из роддома, нянчилась с ним, баловала, называла эрзац-внук и до конца жизни поддерживала с ним переписку.
Ее жизнь была долгой. Мгновения счастья сменялись годами уныния, десятилетиями тоски и одиночества. Актриса до конца жизни считала себя нереализовавшейся в полной мере. И все-таки итогом 60-летней актёрской карьеры Раневской стали несколько десятков ролей на сцене и около 30 — в кино. За свою деятельность актриса удостоена звания народной артистки СССР (1961) и трёх Сталинских премий (1949, 1951 — дважды). Говорила, как всегда не без усмешки и самоиронии: «У меня хватило ума глупо прожить жизнь». Она не стала частью советского театрального антуража, сохранила в себе с воспоминаниями об ушедшей России серьезнейшее отношение к искусству, к старой театральной школе, умение ценить человеческие отношения и отличать искренность от лживости, талант от бесталанности. Ее любили зрители, даже такой пристрастный ценитель искусства как И.В. Сталин отдавал должное ее способности быть разной на сцене и в кино. И все-таки долгую жизнь в коллективной зрительской и читательской памяти обеспечил Фаине Георгиевне талант едкого афориста, талант наблюдателя своих и чужих слабостей, умеющего сказать о них «мало, но смачно». И, конечно, отсутствие таланта приспособленчества. С годами в атеистической стране она становилась все терпимее к религии. Писала, что ее любимые мужчины — Христос, Чаплин, Герцен, доктор Швейцер. Рукодителю Еврейского театра Соломону Михоэлсу она говорила: «Есть люди, в которых живёт Бог, есть люди, в которых живёт дьявол, а есть люди, в которых живут только глисты. В Вас живёт Бог!»
Священник-эмигрант Александр Ельчанинов в своих дневниках писал: «В чем соблазн и яд театральности для зрителя, но главным образом для актера? — привычка жить, и притом напряженно и остро, иллюзорною жизнью, часто много острее своей настоящей будничной жизни; создание в себе «паразитических» личностей; тщеславие. Поэтому театр так и опасен слабым людям — он их перемалывает без остатка». Фаина Георгиевна стала примером той личности, которую не смогли перемолоть ни жизнь в советской России, ни часто враждебное театральное окружение.
Фаину Георгиевну почти всю ее жизнь окружали сильные характером творческие женщины. Читая строки воспоминаний Алексей Щеглова, единственного мужчины в женском семейном окружении, я превращаюсь на время в убежденного феминиста. Влияние женщин на жизнь России в прошлом и настоящем еще предстоит оценить. Праздновать же талант сильной, талантливой, фонтанирующей остроумием Фаины Георгиевны Раневской только 12 дней в году, между датами по новому и старому стилю, считаю преступлением против человечности и чувства юмора, поэтому впаду в безрассудство и стану ее читать и до, и после ее дня рождения. Понемногу, для тонуса и оживления творческих токов.
