Никогда еще в истории человечества не было момента, в который покупка и продажа человеческой плоти, в той или иной форме, так сильно преобладала бы в обществе. Работорговля является одной из самых быстрорастущих форм преступной индустрии в мире. Порнография, изображающая брутализацию женщин и девочек, популярней всего в Интернете. А аборты — финансируемое уничтожение крошечных малышей, развивающихся в чреве матери, ежегодно забирают жизни почти 42 миллиона возможных жизней.
Когда я был подростком, то вместе с группой учеников из моей школы приглашал прохожих на улицах Амстердама в «Церковь нашего Господа Бога на чердаке» — скрытую домашнюю церковь, зародившуюся в 1600-х годах. Именно тогда я впервые полностью осознал, как обесчеловечивает «сексуальная тогровля». Наши учителя, планировавшие эту акцию, не знали, что нам придется пройти скандально известный квартал «Красных фонарей», чтобы попасть на место проведения мероприятия. Когда они, паникуя, старались увести нас как можно скорее с этих вымощенных булыжниками улиц, мы с раскрытыми ртами глазели на совершенно незнакомое нам доселе зрелище: ряды окон, в которых стояли полуодетые женщины, чья усталость была замазана толстым слоем макияжа, а на лицах играла механическая полуусмешка. «Как туши в лавке мясника», — подумал я тогда. Даже «сувенирные» магазины продавали карточки, на которых были изображены только части тел: только бюст или ягодицы и ничего больше. Человеческий мясной магазин. Один владелец борделя как-то раз сравнил туристов, глазеющих на девушек, с людьми, выбирающими, какую пиццу заказать.
Более 60% девушек и женщин, работающих в этой индустрии, говорят о сексуальном насилии, которое им пришлось пережить.
Мы создали культуру потребления, где эксплуатируется один и тот же прием: опредмечивание приводит к обесчеловечиванию, а оно, в свою очередь, приводит к насилию.
То же самое поразило меня во время поездки в Венгрию в начале этого года. Мы с двоюродным братом прибыли в Будапешт из Белграда в четыре часа утра и наняли такси, чтобы найти хостел. Вскоре в поисках свободных комнат водителю пришлось привезти нас в район с самой плохой репутацией. Я тогда спросил себя: почему на улице гуляет столько много девушек, хотя еще было темно, и солнце еще даже не взошло. А затем такси остановилось на светофоре, и я встретился с одной из них взглядом: ее голубые глаза были тусклыми и ничего не выражали.
Девушка, очень молодая и симпатичная, была одета в подбитую мехом куртку и цветастые штаны, настолько обтягивающие, что в них, наверное, было неудобно ходить. Ей, наверное, было жутко холодно: на улице стоял такой мороз, что с каждым выдохом изо рта вылетало облачко пара. Женщина более старшего возраста, прислонившаяся к стене заброшенного магазина, рявкнула ей что-то, чего я не разобрал, и кивнула в мою сторону. Девушка направилась к машине, указывая пальцем сначала на меня, потом на себя. Тогда до меня дошло, что ей приказали выяснить, был ли я потенциальным клиентом. Когда мы отъезжали от этого места, мне было не по себе. Я знал, что Будапешт является местом сексуального туризма, своего рода Бангкок Восточной Европы. Я об этом читал, но никогда не сталкивался с реальностью лицом к лицу: девушка, которая должна бы еще учиться в школе, продавала себя незнакомцам по приказу других людей.
Те, кто защищает легализацию проституции (хотя разница между легальной и нелегальной проституцией невелика), используют те же методы, какие применяют при защите более ужасных практик. «Защитники проституции часто используют слово «выбор», — отмечает в своей документальной книге «Нефарио: торговец душами» (Nefarious: Merchant of Souls) Бенджамин Нолот (Benjamin Nolot), член организации «Exodus Cry», выступающей против работорговли.
«Выбор — это священное слово в культуре, которая поклоняется индивидуализму, и нет предела жизням, которые приносятся ему в жертву», — Джойс Артур (Joyce Arthur), член Канадской коалиции права на аборт, бывшая стриптизерша, иногда отрывается от рекламы абортов, чтобы выступить в защиту проституции. «Я вижу, что эти проблемы во многом схожи, — утверждает она. — И то, и другое — выбор, как распорядиться собственным телом».
Никого не должно удивлять, что люди, радующиеся разрушениям и несчастьям, приносимым абортами, также расхваливают индустрию, которая специализируется на деградации тех, кто в ней варится. В конечном итоге, это та же Джойс Артур, защищавшая торговлю частями детских тел Организацией по планированию семьи и заявившая, что это хорошо: она даже сказала, что организация канадских матерей тоже может пожертвовать расчлененные тела своих нерожденных детей на исследовательские цели. У абортов и работорговли одинаковая схема: человек является суммой своих членов, а люди имеют ценность лишь до тех пор, пока их тело можно оценить в денежном эквиваленте. Человеческое тело служит одной цели: использования другими.
Доктор Мэри Энн Лэйден (Mary Anne Layden), исследующая связи между порнографией и работорговлей, говорит следующее: «Это бизнес. И я считаю, что большинство сутенеров прекратили бы им заниматься, если бы это не приносило денег. Однако бизнес есть бизнес. И как только ты говоришь, что это продукт, что это то, что можно купить, тогда оно же становится тем, что можно украсть. Это две взаимосвязанные вещи. Если ты можешь это купить, значит ты можешь это украсть. И даже лучше это украсть, потому что тогда платить не нужно. Поэтому индустрия сексуальной эксплуатации, будь то стриптиз-клуб, проституция или порнография — это сфера, где ты можешь купить. Сексуальное насилие — это способ украсть. Изнасилование, растление детей и сексуальные издевательства — это кража. Поэтому эти вещи прочно связаны. Нельзя нарисовать линию, которая бы разграничила изнасилование, проституцию, порнографию и растление детей. Это невозможно».
А когда намеренно стерильный секс случайно приводит к зачатию ребенка, большинство сутенеров и насильников немедленно обращается к индустрии абортов, которая всегда готова прийти им на помощь. В их представлении, тело матери полезно только для удовлетворения сексуальных потребностей готовых платить покупателей, а не для нежной любящей заботы о крошечном и хрупком теле ее сына или дочери. Индустрия сексуальной эксплуатации продает тела женщин и девушек мужчинам, а индустрия абортов тереливо ждет, чтобы уничтожить нежеланных сыновей и дочерей жертв и их насильников. Иногда они могут продавать части тел этих младенцев исследовательским фирмам: все это идет на удовлетворение определенных потребностей. Боги рынка счастливы.
Культура без морали равна капитализму без этики, поэтому то, что мы создали — это культура всеобщего потребления. Порнография обесчеловечивает женщин для большой аудитории, а работорговля и проституция позволяет мужчинам воплощать свои фантазии в реальной жизни. Когда я брал интервью у противницы сексуальной работорговли и члена парламнта Джой Смит (Joy Smith), она сказала мне, что сутенеры используют современную порнографию, чтобы воспитать в своих жертвах приемлемость к насилию, а исследования, которые проводились среди потребителей, показывают, что большое их число использовало проституцию, чтобы воплотить свои фантазии на «реальных женщинах». А аборционисты, конечно, могут позаботиться о любых получившихся от этого детях, поскольку те, в глазах нашей культуры, не являются «настоящими детьми».
Все это происходит, потому что наше материалистическое общество больше не верит в душу. Люди забыли, что мы — не тело, а душа, которая облечена в тело. На самом деле, именно душа поднимается снова и снова, когда жертвы индустрии эксплуатации стремятся объяснить глубину и жестокость того вреда, который им причинили. «Каждый раз, когда я продавала себя, я чувствовала, как будто продаю душу», — рассказала одна бывшая проститутка. «Никто не понимает боль и разрушение, которые происходят в душе и сердце женщины, когда она вовлечена в сексуальную торговлю», — объяснила Энни Лоберт (Annie Lobert), бывшая куртизанка. «Когда я приводил молодых девушек на порносъемки, я видел, как умирает их душа», — поделился со мной один бывший продюссер порнофильмов.
Снова и снова бывшие жертвы и насильники пытаются найти слова, чтобы описать разрушительность нашей культуры потребления; снова и снова они используют выражения, которые указывают на то, что выходит за границы обычного материального мира. Они знают, потому что сами прочувствовали всю боль и ужас, показывающий, что люди — не просто случайно получившиеся куски плоти, предназначенные для краткосрочного удовольствия. Мы представляем собой нечто намного большее. Мы были созданы не для насилия и деградации, а для любви и достоинства.
Не раз в истории человечества мы забывали об этой простой истине. И именно поэтому, более чем двести лет спустя после победы великого аболициониста-христианина Уильяма Уилберфорса (William Wilberforce) над работорговлей, мы снова боремся с тем же злом. Мы выкинули из своего общественного сознания Бога и истину, и туда опять вкрались сутенеры и торговцы людьми. Мы объявили, что люди — просто животные, и работорговцы и порнопродюссеры послушно стали обращаться с ними, как с животными. Мы стали учить всех, что материализм все объясняет, и что души не существует, и аборционисты согласно кивнули и наточили инструменты, чтобы расчленять и разделывать бездушные куски клеток, которые мы раньше считали нашими превосходно созданными сыновьями и дочерьми.
Мы никогда не жили в совершенстве. Проституция и убийство младенцев стары как мир. Но раньше мы считали это ужасными вещами, тем, что уничтожает самых уязвимых членов общества. Теперь мы живем в культуре, которая оставила моральные стандарты, необходимые для распознавания божественных понятий, таких, как достоинство человеческой личности, святость человеческой жизни и бесконечная драгоценность человеческой души.
Только когда мы это поймем, пусть через созерцание разорванных человеческих тел и разрушений, приносимых сексуальной распущенностью, мы сможем вернуться к тому моменту, когда поймем, что ценность человека нельзя измерить в деньгах, и что подобная попытка — это зло, порождающее беспредельное беззаконие.
Источник: LifeSiteNews
