Пытаемся понять, что несёт миру интеграция рынков и прочие современные тенденции.
В свете недавнего голосования в Великобритании за выход из Европейского союза тогда еще в кандидат в президенты США Берни Сандерс (Bernie Sanders) написал в газете New York Times: «Может ли подобное отвержение текущих форм глобальной экономики произойти в Соединенных Штатах? Определённо может». Это может быть ответом на безработицу, падение зарплат и бедность — те тенденции, которые определяют уровень жизни среднего класса. Многие американцы и жители других стран поддерживают призыв «за экономику, которая защищает интересы рабочих людей, а не только Уолл-стрит».
Журналисты MercatorNet попросили политолога и экономиста Сэмюэля Грега (Samuel Gregg), директора по вопросам исследований института Action и автора многочисленных книг о свободной торговле и рынках, ответить на вопрос, в чем заключаются причины подрыва национальных экономик и финансовой жизни многих представителей рабочего класса в современном мире: это глобализация или же что-то другое?
MercatorNet: Вы согласны, что глобализация, по крайней мере, в нынешней форме, вредит многим людям? Является ли Брексит ответом?
Доктор Грегг: Есть явные доказательства того, что экономическая глобализация помогла очень сильно сократить уровень бедности по всему миру, особенно в развивающихся странах. Поэтому, в общем, она помогает людям, в частности, бедным. Поэтому верно то, что экономическая глобализация, под которой я подразумеваю продолжающуюся интеграцию рынков по всему миру, внесла значительные помехи в жизнь развитых стран. Из-за этого некоторые виды работ в развитых странах значительно изменились, и не все одинаково хорошо справляются с подобными переменами. Великий защитник свободной торговли Адам Смит часто подчеркивал это. Изменения и неопределенность зачастую провоцируют разочарование и гнев. Те защитники свободной торговли, которые, как и я, работают в сфере политической экономики, должны обращать больше внимания на пути решений этой насущной проблемы, которые не подрывают процесс глобальной экономической интеграции.
Брексит стал отчасти реакций против другого типа глобализации, а именно распространения неподотчетной никому международной бюрократии, такой как в ЕС, которая пыталась ограничить свободу действий стран. Одной из основных причин, почему народ в Великобритании проголосовал за выход из ЕС, было то, что ему надоели указания, во-первых, чиновников в Брюсселе, которые и словом и делом показывали только презрение ко взглядам всех, кто сомневался в их видении Европы, и, во-вторых, к тем членам своей собственной национальной политической элиты, которые разделяли отношение своих коллег в Брюсселе.
Однако Брексит может быть и совместим с экономической глобализацией. Она делает такие торговые блоки, как ЕС, все более незначительными. Теперь Великобритания может вести свободную торговлю с кем хочет без согласия всех членов ЕС.
В своей книге 2013 года «Становление Европы: экономический упадок, культура, и как Америка может избежать Европейского будущего» (Becoming Europe: Economic Decline, Culture, and How America Can Avoid a European Future) вы предполагаете, что у Европы тоже мало того, что она может предложить Америке. Что не так с Европой? Европейский Союз все испортил?
Сейчас в Европе много чего не так, но и Америка находится в относительно нездоровом состоянии. Однако, если бы я захотел суммировать все проблемы стран Европы, которые особенно проявляются в их склеротических экономиках, то вопрос в конечном итоге свелся бы к культуре, под которой я подразумеваю убеждения и отношение. Большая часть европейских государств выбрала безопасность, предоставляемую государственной властью, что, в общем, сложно осуществимо и что в конечном итоге разрушает основание свободы. Если заглянуть еще глубже, большая часть Европы полностью отвергла свои иудео-христианские корни, таким образом отделив себя от единственного самого важного формирующего фактора европейской культуры. Оторвав себя от культурного источника, который сделал вашу цивилизацию великой, можно ожидать только негативные последствия.
ЕС усугубил ситуацию, поощряя миф о безопасности, предоставляемой государственной властью, при этом причина кроется еще и в том, что многие люди, работающие в ЕС, на самом деле верят в кантовскую модель вечного мира, охраняемого международными институтами, как в замену более глубоких, истинных европейских связей, которые сформировали четкое лицо Европы.
Можно ли сказать, что Роберт Шуман (Robert Schuman) и другие специалисты, работавшие для блага экономического сообщества Европы в послевоенный период, начиная с угольной и стальной промышленности, ошибались?
С самого начала в силах, работавших в направлении европейской интеграции, существовало напряжение. Одна группа была в основном заинтересована в экономической интеграции, которая не подразумевает наличие европейского супергосударства. Однако другая группа очень сильно была заинтересована в создании над-национального образования, которое бы постепенно вытеснило национальный суверенитет. В течение долгого времени их интересы совпадали, однако после падения коммунизма они начали расходиться. При этом, как уже давно заметил сторонник свободного рынка и истинный европеец Вильгельм Рёпке (Wilhelm Röpke), европейская экономическая интеграция не требует создания над-национального образования. Я полагаю, что Брексит это четко продемонстрировал.
Сандерс утверждает, что США должны отвергнуть политику свободной торговли, включая Транстихоокеанское партнерство, и перейти к «справедливой торговле». Разве справедливость является понятием, которое применимо к торговле и другим видам экономического обмена?
Многое зависит от того, что имеется в виду под «справедливым». Я бы сказал, что свободная торговля — это и есть справедливая торговля. Под «справедливой торговлей» сенатор Сандерс подразумевает субсидии и тарифы для определенных групп, которые, по его мнению, позволят им оставаться конкурентноспособными на рынке. Однако с этим связан ряд проблем. Во-первых, тарифы и субсидии на самом деле являются экономическими привилегиями этих групп, которые не предоставляются другим. Это несправедливо. Во-вторых, те, кто получает такие привилегии, зачастую имеют отсутствующий у других групп доступ к политикам и законодателям. Это несправедливо. В-третьих, тарифы и привилегии блокируют политически более слабым группам, например, производствам, предприятиям и предпринимателям в развивающихся странах, доступ на мировые рынки. Это определённо несправедливо.
Конечно, требование справедливости применимо к торговле и экономике в общем смысле. Однако я считаю, что справедливость в экономике в самую первую очередь касается установления и поддержания верховенства закона и основных прав собственности: это нужно всем людям и странам, если они хотят свободного экономического развития, конкуренции, предпринимательской деятельности и сокращения бедности.
Ваша последняя книга «Ради Бога и выгоды: как банковское и финансовое дело может послужить общему благу» (For God and Profit: How Banking and Finance Can Serve the Common Good) в определенных кругах может вызвать скептицизм, поскольку финансовый сектор, похоже, остается самой презираемой и критикуемой частью экономики после обвала 2008 года. Какой аргумент на это выдвигается вами в книге?
Мой аргумент в книге заключается в том, что несмотря на все очевидные проблемы, характеризующие эти сферы сегодня, финансы и банки не только необходимы для экономического развития, но и представляют собой законный способ, через который можно сотворить много добра с моральной и экономической точки зрения. Я попытался показать, что эти институты впервые появились в средневековом мире католической Европы и сыграли ключевую роль в экономическом росте Запада. Я также подчеркнул, как мне кажется, теоретическую структуру, основанную на христианской этике и естественном праве, которая позволила нам думать связно о роли финансов и банков в экономике. Затем я применил это к различным проблемам, характеризующим современный мир финансов.
Что христианам необходимо понять, перед тем как говорить об «Уолл-Стрит»?
Первым и самым важным требованием является действительное понимание того, как работает финансовый сектор. Слишком много христиан и представителей других верований делают заявления касательно финансового сектора, которые показывают, что они на самом деле не понимают природу и механизмы финансовых инструментов, таких как деривативы, короткие продажи или даже что-нибудь типа процентной ставки.
Испанский иезуит XVI века Луи де Молина (Luis de Molina) в общих чертах проанализировал финансовые инструменты, начиная от чеканки монет до налогообложения, банковских вкладов и обмена денег. Однако он консультировался только с теми, кто напрямую занимался этим делом: люди, чье мнение он признавал, зачастую видели те вещи, которые избежали внимания теолога. «Практики торговцев, — писал он, — позволяют лучше оценить различные блага, чем вычисления ученых докторов, а их суждение скорее направлено на ценность товаров, особенно когда они используются в бизнесе друг с другом».
Совершенно разумно для христианина заниматься критическим анализом современного финансового сектора. Нам нужно привнести соль и свет в эту часть «виноградника». Однако так же? Как биоэтики должны понимать основания биологии, те, кто хочет обсудить моральную сферу финансов, должны понимать основные инструменты современного финансирования.
И все же, в финансовой сфере есть проблемы. Какая на ваш взгляд является наибольшей?
В ней много проблем, начиная от контрпродуктивных правил до все более дисфункциональной, по моему мнению, банковской системы. Однако, возможно, самой значительной проблемой является преобладание так называемого «морального риска» во всех мировых экономиках. Моральный риск касается тех обстоятельств, политик и институтов, которые поощряют людей и предприятия брать на себя чрезмерный риск, особенно в отношении активов и капитала, доверенных им другими людьми, спокойно предполагающими, что они не вкладываются в потенциально неудачное дело. Таким образом, пока прибыль остается частным делом, потери выносятся в общество. Чем выше степень гарантии, тем больше угроза морального риска.
Хороший пример того, как это происходит в правительственных институтах, можно видеть на работе центральных банков. Они принимают роль обеспечителя ликвидности — либо напрямую и/или через организацию частных банков, либо через операции на открытом рынке — когда банковская система очевидно лишилась ликвидности. Определяющей характеристикой центрального банка является то, что кредиторы последней инстанции не могут обанкротиться. Сложность состоит в том, что само существование кредитора последней инстанции может поощрить частных финансовых игроков представить, что они «слишком велики, чтобы упасть». На самом деле, у центральных банков достаточно систематического присутствия в данной финансовой системе, чтобы у остальных были причины полагать, что они обеспечат своих заемщиков ликвидностью, если прогоревшее дело угрожает их платежеспособности, не смотря на степень глупости или безответственности их поведения. В результате подобные финансовые игроки расслабляются и берут на себя риски, которые с течением времени оказываются все более безответственными.
Можно ли в мире финансов найти добродетель?
Да! Помимо основных добродетелей, таких, как рассудительность и мужество, есть особые добродетели, связанные с использованием денег и капитала. Святой Фома Аквинский говорил о добродетели «величественности». Он определял ее как добродетель, «которая выявляет величие в использовании денег». Это даже не благотворительность. Как добавляет Аквинский, человек, обладающий этой добродетелью, «не является расточительным в отношении себя». Скорее, его величественность касается «каких-либо великих дел, которые необходимо осуществить», во-первых, с взглядом на блага, который простирается далеко за пределы немедленной прибыли, и во-вторых, дел, которые нельзя выполнить «без трат или издержек больших сумм денег».
Более того, величественность для Аквинского также состоит в «тратах, опирающихся на надежду, постигающих сложность не просто так, как это делает щедрость, но в целенаправленной манере, заключающейся в запланированных тратах». Здесь мы находим недооцененное основание для понимания финансирования как рода деятельности. Величественность — это не просто вопрос обладания богатством. Как уточняет Аквинский, бедный человек тоже может делать великие вещи. Для него величественность — это, скорее, способность человека направить большие суммы денег на то, чтобы совершить «великое дело». Более того, Аквинский связывает акт величественности с одной из трех великих теологических добродетелей: актом надежды. Это особенно касается финансов, потому что без надежды — ожидания и твердой уверенности в положительном исходе даже в неопределенных обстоятельствах — весь финансовый мир просто развалился бы изнутри.
Источник: MercatorNet
